Октябрь я провела в Сочи, в молчании и размеренности, сбегая от чаячьего крыла к снежным пикам и обратно — к остывающему морю. Нахальный и шумный в начале, с первыми дождями курортный город присмирел и зажил зимней будничной жизнью. На смену туристам в плюшевых спортивных костюмах вышли бодрые пенсионеры с треккинговыми палками, всюду развернулись ремонт и стройка, а берег поделили гружёные галькой школьники и рыбаки.

Я поселилась в Адлере, у самой границы с Абхазией, где каждое утро мобильный бодро приветствовал меня в новой стране. Адлер лежит на полпути из Сочи в Красную Поляну: сорок минут вверх, и ты в другом климате, меж горных ладоней, сорок вниз — и в царстве балюстрад, колонн и ухоженного советского безвременья. Из длинного путешествия я уезжала в короткие, на пару дней, каждый раз обнаруживая адлерский берег всё более обнажённым, раздетым.

Первыми берег покидают хранители лежаков: женщина с кожей цвета соевого соуса, круглый день крутившая папиросы и листавшая романы о курортных романах, её высохший от солнца спутник с надтреснутым голосом, их собака и пластиковый стол. Следом сдаются восточной внешности хозяева прибрежных качелей, где вечерами обнимаются влюблённые — по 350 рублей за час. Хозяева исчезают, сложив мягкие диваны пополам и заковав их цепью, но спустя пару дней кто-то побеждает ржавый металл, и обниматься можно бесплатно.

К середине октября рабочие увозят на грузовиках поросшие водорослями буи, раскинутые по гальке деревянные дорожки, белоснежные беседки, пальмы в кадках, лари с кукурузой и сладкой ватой, увозят велосипеды и гироскутеры, рекламные вывески и самих себя, наконец. Кажется, вот-вот они сгребут гальку, сольют воду, и ты останешься один в пустом и гулком съёмочном павильоне: сезон окончен.

Однажды я наблюдала, как сильный мужчина в майке разбирает галечный холм, намытый морем — такая локальная война с медленной стихией. Через пару дней на берег выехали самосвалы — отсыпать береговую линию.

***

Сочинская кухня странно сочетает в себе грузинскую, адыгейскую, абхазскую и греческую. На улицах продают сувлаки с котопуло — греческие шашлыки в краснодарской лепёшке, в прибрежном кафе запиваешь абхазским вином грузинскую сырную лазанью — ачму, в сэндвич с пастрами добавляют какую-то хитрую адыгскую приправу.

Гастрономические впечатления в Адлере — минимальные: просишь завернуть с собой долмы и ужинаешь ей вприкуску с закатом, усевшись на берегу. За почти легендарными жареными хинкали, мидиями, рапанами и шавермой нужно ехать в старый Сочи. Поужинать там, где задумал, в октябре уже сложно — в выходные встретят, а в будни закроются в семь вечера, проводив последнего посетителя.

В фанерно-гипсовом Адлере сложно найти вообще всё привычное жителю мегаполиса: хороший кофе с собой, продукты, косметику, вино. В стеклянных киосках торгуют сушёной хурмой, инжиром и кислым фейхоа, вино разливают под прилавком в пластиковые бутылки и сонно поругивают твой снобизм. В поисках цивилизации нужно ехать в горы.

***

Куда бы я ни приехала, всюду ищу канатные дороги. В Сочи две городские канатки. Первая поднимает на вершину холма, и после можно часами спускаться вниз по мощёным дорожкам дендрария, кормить чёрных лебедей, пить каштановый сидр, потеряться в розарии и надышаться кипарисами.

Оклеенные плёнкой кабинки подъёмника напоминают пачки семян, и это единственное оправдание их придурковатому виду. Я ищу встречи с канаткой из-за нижней и верхней станций — модернистских башен с балконами, врезавшихся в память ещё в детстве.

Вторая канатная дорога принадлежит пансионату «Нева» (теперь — «Нева Интернейшнл», ха-ха) и спускается к пляжу. Дорога на две советского производства кабинки, к несчастью, закрывается на зиму в сентябре. У меня есть очередной повод вернуться в Сочи.

***

В октябре у горной погоды портится характер. Немного солнца, длинная дождливая истерика, утренний холодок, заморозки. Дождь заливает Роза Хутор сутками напролёт — и невольно начинаешь уважать тех, кто спроектировал местную ливневку. Зонт, взятый напрокат в отеле, почти бессилен, а тротуарная плитка лишь лоснится от влаги.

Ливень наполняет горную Мзымту, её воды становятся серо-стальными и будто медлительными. Туман ночует на крышах, на подоконниках, в барах готовят глинтвейн, облепиховый грог и какао с мятной водкой. Однажды утром ты просыпаешься в непривычной тишине и видишь: туман рассеялся, обнажив белые пики Аибги. Плащ больше не выручит — пора доставать свитер.

Горки-Город на Красной Поляне и Роза Хутор в Эсто-Садке — два горнолыжных курорта в десяти автобусных минутах друг от друга. В «Горках» гости прячутся по шикарным отелям, оставляя пустовать неуютные площади по вечерам, в Розе — до полуночи бродят по почти карловарским улочкам и барам. Я провожу пару дней в спа-отеле на Красной Поляне и почти на неделю остаюсь в горах Розы. Завтракаю на высоте 2320, ужинаю — на 1170.

***

Спускаясь по горным дорогам в конце октября, возвращаешься в сочинское лето. Если повезёт — можно даже сменить пальто на купальник. Последнюю неделю путешествия я провожу в центре Сочи, среди бетонных пирсов, пальм, бесконечных лестниц и статуй. Разглядываю яхты в морском порту, ем хинкали в «Белых ночах», где невыносимо, но вкусно, проявляю плёнки и однажды слышу от знакомой на «Веспе» о заброшенном санатории имени Орджоникидзе.

Санаторий прячется в огромном ухоженном парке на шестнадцать гектаров. Главный корпус работает, в нём вполне можно жить. Остальные — с колоннами, парадными лестницами и фонтанами — поросли плющом и южными цветами, да стоят в безмолвии. Жизнь замерла, или умерла.

Орджоникидзе построили в тридцатых годах. С тех пор в парке, кажется, не меняли даже уличных светильников — я провела полдня, рассматривая их толстые провода и потрескавшиеся от времени цоколи. Хватала за руки статуи, гладила тёплый камень, вглядывалась в сводчатые потолки балконов, расписанные мастерами Палеха и Мстеры. Ушла в почтительном оцепенении, вздрагивая от треска нападавших под ноги веток. Такой Сочи — пустынный, нагретый солнцем, наполненный светлой грустью о прошлом — и увезла внутри.