babooshkina

Песок на побережье Рас-эль-Хаймы плотный, слоистый и белый — сплошь ракушечник, обломки кораллов и целые крошечные раковины. Лениво катит волны Персидский залив; в жарком мареве на горизонте прячутся горные цепи Омана. RAK — самый северный эмират страны, и самый зелёный. К концу октября температура ночью опускается ниже тридцати, а в феврале приблизится к шестнадцати, и арабское небо прольётся бурными ливнями, блокирующими трассы. Я остаюсь здесь в течение трёх осенних недель — среди гольф-полей, перебегающих дороги лисиц-феньков, крикливых горлиц, приезжающих на выходные суннитских семей и в полувласти сухого закона.

В ОАЭ я оказалась почти случайно, не успев с нужным вылетом на Тенерифе. По условиям задачи нужен был пляж, непременное солнце и короткий перелёт из Екатеринбурга. О стране знала немного, и приземлилась в Дубаи с любопытством заплутавшего первооткрывателя.

Самолёты в дубайском аэропорту садятся каждые три минуты. По залам решительно плывут мужчины и женщины в арабских одеждах всех ближневосточных мастей. В Эмиратах мужчины носят длинные белые платья в пол с воротником-стоечкой — кандуру, или дишдаш. К зиме в гарберобе появляются песочные, бежевые, розоватые кандуры. На голове, поверх вязаной гафии, носят платок-гутру. В ОАЭ поверх гутры наматывают шерстяной жгут, а мужчины из Катара после забрасывают полы платка наверх, сооружая нечто напоминающее голову кобры.

Поверх чёрной кандуры и шаровар дубайские женщины носят абайю — накидку вроде европейского капюшона. В открытых для туристов мечетях женщинам выдают как раз абайи — длинные платья с рукавом и капюшоном. С удовольствием носила бы такое дома. Встречаются женщины более строгих правил — в хиджабах, в накидках с прорезями для глаз, с прорезями, закрытыми прозрачной сеткой и даже в металлических масках-бурках. Говорят, обычно так одеваются приезжие из соседних стран Персидского залива. В супермаркете какой-нибудь Рас-эль-Хаймы в маске из пластин встретишь разве что очень старую женщину.

Молодая страна делится на семь эмиратов; каждый — отдельное государство со своими законами и монархом. Самые строгие порядки в Шардже: здесь алкоголь запрещён даже в отелях, купить его нельзя, путешествовать неженатыми — нежелательно. В Дубаи нравы мягче, но есть особенности. Рестораны здесь есть на каждом шагу, но винная карта будет только в ресторане, расположенном в отеле. Поэтому лучшие рестораны расположены именно в отелях.

В эмиратах вроде Рас-эль-Хаймы есть фризоны для туристов. На пляжах отелей можно носить привычные купальники (на общественные в таких лучше не соваться), в отдельно стоящих ресторанах подают игристое по утрам, а где-нибудь с неприметного торца городского молла можно найти дверь в магазин с вином и сидром — в основном, из ЮАР. Тем не менее, таблички с просьбой не выражать свои чувства на публике будут висеть и здесь.

Пешком в Эмиратах ходить не принято. Арабы покупают огромные внедорожники — особым почётом пользуются «Ленд Крузеры» — и оклеивают их матовой плёнкой песочного цвета, чтобы сливаться с барханами. На трассах легально разгоняются до 140, а в красных дюнах самой большой пустыни в мире, Руб-эль-Хали, устраивают сафари, забираясь на крутые гребни.

Преодолеть без машины даже пару километров бывает сложно. Тротуары оказываются не тротуарами, а ситуативными отбойниками с высокими бордюрами и столбами посередине, заканчиваются внезапно, упираясь в здания и заборы. Приходится шагать по проезжей части, вызывая немалое удивление у водителей. Не слишком популярен общественный транспорт: чтобы привлечь внимание к городским автобусам, в Дубаи несколько лет назад разыгрывали сертификат на пару миллионов дирхам, спрятав его под сиденье.

Говорят, что Дубаи — город с самым большим скоплением строительных кранов в мире. Большинство зданий здесь появились в последние 10 лет; вдоль трасс высятся опутанные лесами мечети. Пляж отеля в Рас-эль-Хайме скоро упирается в ворота и колючую проволоку: дальше — обрыв и торчащие из насыпного пляжа коммуникации. Скоро здесь появится новый отель и ещё сотни тонн белого ракушечника.

К вечеру четверга отели наполняют приезжие из соседних стран и эмиратов: пятница и суббота в стране — выходные дни. По пятницам же в мечетях проходит главная молитва недели, и часто рабочие, вставшие в пробку на трассе, проводят молитву в придорожной пыли, нарушая запреты властей.

Жители Эмиратов — коктейль из арабов, выходцев из Индии и Пакистана, Шри-Ланки, Бангладеш, Филиппин. Английский — фактически второй государственный, но понять его в интерпретации индийских таксистов бывает сложно. Говорят, что приезжие упаковщики на кассах супермаркетов, дорожные рабочие и строители часто передают свою работу по наследству: доработав до шестидесяти, уезжают домой, в Индию, а их место занимает старший сын.

По ощущениям, филиппинцы и ланкийцы в Эмиратах занимаются более квалифицированным трудом: работают в барах, маникюрных салонах. Двух дружелюбных филиппинцев с одинаковыми чёлками, напоминающих «Охотников за привидениями» из-за объёмных костюмов, я встретила в «Скорой помощи».

Из-за обилия индусов их кухня в ОАЭ становится почти базовой: на завтрак можно заказать карри и дал, всюду готовят панир и лепёшки. Как и всё остальное, стоит индийская кухня ошеломительно дорого — в два-три раза дороже, чем в России, и в четыре раза дороже, чем в стране происхождения. Доставка из двух индийских блюд и пары лепёшек обойдётся в среднем в 120 дирхам, или 1920 рублей (сумму в дирхамах следует умножать на 16). Заказать доставку можно из любого ресторана — еду привезут на мопеде с термобагажником.

В основном, туристы в Эмиратах развлекают себя шопингом. Дубаи похож на огромный торговый молл, прикрытый шапкой смога. В бутиках пахнет ладаном, а местные дизайнеры не стесняются назначать своим вещам цены уровня Chanel. Вместо небоскребов и покупок я предпочла выбраться в пески Шарджи, полетать на легком самолёте Aeroprakt, который ещё называют «Летучей лисицей», да погулять в абайе по Белой мечети шейха Зайда в Абу-Даби.

Мечеть построили десять лет назад — теперь это одна из шести крупнейших мечетей в мире с самым большим в мире ковром (5627 квадратных метров) и люстрой (люстра — ужасная). Первый президент ОАЭ, шейх Зайд, похоронен рядом.

В Белую мечеть пускают бесплатно. Мужчинам достаточно быть в брюках, а вот женщины должны покрыть голову, спрятать запястья и лодыжки. На входе в женской раздевалке выдают симпатичные абайи цветов пыльной розы и синего; мне пришлось сдать в специальную камеру хранения ноутбук. Я редко ношу длинный рукав, и машинально закатываю его до локтя — из-за этого ко мне в мечети трижды походил охранник.

В один из дней я отправилась на аэродром «Аль Джазира» под Рас-эль-Хаймой — там стоят несколько киевских «Аэропрактов», на которых можно полетать над пустыней и заливом. «Летучие лисицы» производили в середине девяностых и массово отправляли в ОАЭ — это практически базовый самолёт местной малой авиации. В нём всего два места; весит лисица 260 килограммов, и может улететь на тысячу километров без дозаправки. Сыновья местных шейхов чаще летают на автожирах, или гиропланах.

Самолёт прогревают около десяти минут, а после он почти без прелюдий взмывает в воздух. Вот так Рас-эль-Хайма выглядит сверху:

А вот ещё несколько кадров из Аль Мадэм, заброшенного городка в движущихся песках Руб-эль-Хали. Ему я посвящала отдельный пост с картинками, снятыми на среднеформатную Yashica Mat 124. Все фотографии здесь я сделала на Asahi Pentax Spotmatic — и отсканированы они из рук вон плохо, надо признать.

Привет!

В середине октября я остановилась в Рас-эль-Хайме, эмирате на севере Объединённых Арабских Эмиратов. В это время здесь царят вечные плюс 38, горячие волны Персидского залива облизывают белый песок из осколков ракушек, солнце поднимается в половине седьмого и освещает многочасовые пробки на трассах, ведущих в Дубаи и Абу-Даби. Чтобы отправиться на 80 километров вглубь страны, в Шарджу, пришлось проснуться в половине четвёртого. Рассвет я встретила уже в пустыне близ городка Аль Мадэм, где красные дюны медленно превращают поселок, оставленный людьми в семидесятые, в раскалённое на пустынной сковородке ничто.

К горстке заброшенных домов нетрудно подобраться на большом внедорожнике, которые так любят арабы. В Al Madam Ghost Village они временами устраивают джип-сафари, взбираясь на песчаные гребни и спускаясь к погребённым в песке дверным калиткам. Аккуратные дворы, комнаты с бирюзовыми стенами и розовой мебелью, зелёная башенка минарета превратились в декорации к «Женщине в песках» Кобо Абэ — или к рекламе «Лэнд Крузера». Говорят, местные жители постепенно оставили дома, устав бороться с подступающим песком. За десятки лет дюны проникли в дома, заполнили пустоты и ёмкости. Так на замедленной съемке выглядит наводнение.

Пока в каждый из шестнадцати домов и маленькую мечеть ещё можно войти. Песок выдавил оконные стёкла и снёс двери, ветер намёл в комнатах трюфельные пики дюн, которые скоро встретятся с потолком. Обитатели домов жили просто — красили стены типовых комнат яркими красками, клеили фотообои и простенькую плитку с осколками цветных стёкол. Что происходило на широкой улице меж двух рядов домов, определить уже невозможно — драконий гребень песка поднялся выше заборов и крыш.

Песок уничтожил свидетельства жизни, оставив людям с фотоаппаратами несколько нехитрых вещей: сломанный чемодан, пару видавших виды ботинок тридцать четвёртого размера, шёлковый балдахин и чей-то спальный гарнитур из пурпурного бархата. В призрачных комнатах ищут тени другие хозяева городка — ящерицы, осторожные змеи, избороздившие своими телами барханы, пустынные мухи, готовые облепить лицо за секунды, и ещё кто-то невидимый, обглодавший до белых костей свернувшего с дороги козлика.

Эти кадры я сделала на любимую среднеформатную камеру Yashica Mat 124 и любимую плёнку Kodak Ektar (вот мой пост о том, что нужно знать о фотоплёнке).

Вот здесь можно посмотреть на Аль Мадэм с воздуха, а здесь указаны координаты.

 

Последние выходные августа я провела в буддийском монастыре Шад Тчуп Линг на вершине уральской горы Качканар. Монастырь живёт на высоте 887, а у подножия горы чёрно-жёлтые белазы «Евраза» вывозят железную руду из глубокого карьера. Породу взрывают в четыре, после обеда: сначала сирена звучит десять минут, после — дважды по две минуты. За боевым двукратным сигналом следуют взрывы, и в воздух взмывают серо-коричневые облака.

Земля под монастырем принадлежит комбинату, и суд уже разрешал снести Шад Тчуп Линг. Но пока техника не может подняться по каменным рекам курумника, в монастыре продолжается жизнь: послушники штукатурят статую Будды, ухаживают за огородом, строят спортзал и успокаивают гиперответственную собаку Настю.

В мае 1995-го бывший афганец Михаил Санников закончил обучение в бурятском дацане и стал ламой Докшитом. Его учитель, 90-летний Пема Джанг, указал ламе на качканарскую вершину и велел назвать новый буддийский центр «Местом практики и реализации». Спустя шесть лет здесь появился образовательный центр для монахов и практикующих мирян. Сюда приходят любопытные и отчаявшиеся, на две недели и на два года, одинокими или с детьми. Пришедшим лама посвящает свой бортовой журнал.

18 августа

Утро ясно-солнечное легковетренное.

Лама Докшит жёг костры, колол камни, смонтировал подоконники на коридоре и начал изготовление мандарлы с Алишером и Владом.

Никита животинил, хворостил, колол камни, приготовил баню.

Данил и Филипп хворостили, калили, кололи, таскали камни, гуляли до ракеты, вернулись (они же ли?).

Владимир грел камень, следил за баней, помогал в стирке.

Григорий шкурил статую Будды и затем шпатлевал.

Алишер с утра боролся с хворью, затем участвовал в изготовлении мандарлы.

Поднялась Церингма, принеся две части распиленной вдоль шпалы, собирала таволгу и Иван-чай.

Артём кухарил.

Поднялся Сергей-оператор и посвятил себя профессиональной деятельности.

Ирина продолжила вселенскую мегастирку и успела сходить с ребятами до ракеты.

Алексанчъ шпатлевал.

Влад шпатлевал, затем изготовлял мандарлу.

Поднялся Роман с тремя девочками (Даша, Даша, Таня).

Аня общалась с массами гостей, стряпала пирожки, помогала на кухне.

tmax +15, облака и солнце вокруг них.

На борту 20 человек.

 

Говорят, лама мечтает построить дирижабль. А пока он собирает самодельные снегоход и квадроцикл, и расстраивает владения, кажется, из культурных отправлений нижнего мира у подножья горы. Укрытый инеем и снегом зимой, летом Шад Тчуп Линг оказывается собранным из разогнутых бочек, деталей машин, пенопласта, пресс-воллов, бывших в употреблении временем и людьми дверей и оконных рам. Чтобы добыть камень для постройки дорог и зданий, в монастыре жгут костры на валунах и раскалывают камни кувалдами на мелкие части. Там, где за двести метров от монастыря склон круто забирает вверх, построили подъемник для тяжелых грузов.

Буддийские монастыри живут на пожертвования. На Урале, где нет этнических буддистов, в отличие от Калмыкии и Бурятии, общине приходится туго. Чтобы помочь монастырю, перед крутым подъемом в гору туристы звонят дежурным и узнают, в чём тот нуждается. В выходные на Качканаре ждали моркови и огурцов, олифы и самоклеящейся плёнки под дерево.

Поднять лишний груз на восьмисотую высоту сложно. Чтобы попасть туда, нужно по лесу обойти пропускной пункт комбината, и три-четыре часа шагать в гору, а прежде столько же ехать из Екатеринбурга.

На горе всех принимают одинаково: кормят обедом и ужином, наливают чай. В выходные в монастырь поднимаются по полсотни туристов — всех обслуживает дежурный по кухне, но после просит помыть за собой посуду. В субботу мы обедаем рассольником и напитком из Иван-чая, а после я отправляюсь мыть тарелки на краю обрыва под краном, вода в который поступает из маленького питьевого водоёма. За обедом обитатели храма просят попробовать суп, а вторую ложку сложить в специальную миску для живых существ, обитающих на горе. Я кормлю беременную кошку Гравицапу и кота Никанора — маленьких существ, почти карликовых, будто исландские сосны.

В обеденном зале топят печь, а потому зимой и летом в нем дышит теплое сердце монастыря. На ночь послушники расставляют низкие лавки-столы по сторонам и укладываются спать; по выходным к ним присоединяются путники. Новый день начинается в шесть утра — за двадцать минут до индивидуальной практики и за час до общей, которую проводят в зале для йоги. В восемь монастырь завтракает, через полчаса все начинают работу. Я ночую в палатке на краю скалы, укрывшись монастырскими лоскутными одеялами, а утром застаю обитателей за шкурением и покраской старых рам. В залитом солнцем зале девушки сушат и измельчают мох, чтобы высадить его на трёхметровую скульптуру дракона — в следующем году он зазеленеет.

Ежедневно члены общины изучают буддизм. Лама Докшит учит пришедших по программе FPMT (Foundation for the Preservation of the Mahayana Tradition) на русском языке. Получается, что на Урале исповедуют буддизм Махаяны,северный буддизм, распространенный в Китае, Тибете и Монголии. Временами ученики ламы продолжают обучение за рубежом — в Индии или Таиланде. Несколько месяцев назад монастырь покинула Сатима, за несколько лет на вершине горы сшившая десятки лоскутных одеял и цветных флажков с молитвами. Буддисты верят: когда ветер треплет флажки — он читает их.

Спустя пару часов в монастыре хочется включиться в работу, спустя полдня — остаться еще на неделю. Две золотые лани на крыше держат колесо дхармы, гости играют на пузатых глюкофонах, послушники топят баню. На высоте быстро темнеет и холодает, и в главном доме начинает урчать генератор и загораются лампочки. Иногда ветер доносит сотовый сигнал, и можно открыть соцсети — да не хочется. Я достаю из фотоаппарата очередную пленку, пью пуэр у костра и засыпаю в девять вечера почти без мыслей. Мне снятся белоснежные буддийские ступы, дивный северный паттерн мха и рериховские пики.

Картинки к этому посту я снимала на Pentax Spotmatic и Kodak Ektar.

Я работаю в Look At Media, куда входит издание The Village. В начале августа мы решили устроить себе вечеринку в Никола-Ленивце — архитектурном парке в Подмосковье. Я прилетела из Екатеринбурга в Москву, откуда мы пять часов добирались до деревни под Калугой на заказном автобусе. В парке я провела всего один день, чего никому не советую: лучше ехать туда дня на три, чтобы выспаться, компенсировать долгую дорогу и погулять по огромной территории национального парка.

Никола-Ленивец стоит на реке Угре, среди усыпанных стогами полей и разнотравья. Каждый год здесь проходит фестиваль «Архстояние», во время которого архитекторы строят посреди полей исполинские, многоэтажные, немыслимые объекты из дерева и металла. Большинство из них создал художник Николай Полисский, который занимается проектом с начала двухтысячных.

Внутри арт-парка нет обычных, рядовых построек. Скамьи, белоснежные палатки, будки для зарядки телефонов, хостел и домики подчиняются духу места, в котором находятся. Мы целиком заняли лагерь из палаток на дощатых помостах (я жила в палатке № 74, например), и эта ночь была самой комфортной из моих ночей на природе. В каждой палатке можно стоять в полный рост, не задевая потолок. В каждой есть две кровати с подушкой и одеялом на молнии, напоминающем спальник. В каждой есть тумба для вещей, полотенца, а снаружи — душевые, веранды для обедов и бюветы с питьевой водой. Почти всюду дотягивается вай-фай.

Дорожки в парке сделаны из деревянных настилов, везде указатели — не заблудишься. В полях и лесах, по которым обходишь фестивальные объекты, устроены ступеньки и мостики. Ночью и утром шёл ливень, и рано утром я обнаружила в лесу команду рабочих, которые наскоро сколачивали подобие деревянных паллет для размокших тропинок, чтобы туристы не запачкались. Всюду в парке ощущаешь незримую заботу, словно за тобой приглядывает кто-то большой и добрый.

Сейчас в Никола-Ленивце четыре десятка арт-объектов: одни запрятаны в чаще, другие возвышаются посреди полей и видны с дороги. Утром я взяла напрокат тяжелый велосипед и объездила главные. Чтобы увидеть остальные, придётся вернуться и вновь побродить по утреннему туману.

На въезде в национальный парк встречает «Бобур» — 22-метровая постройка то ли с щупальцами, то ли с раструбами саксофонов. Так Николай Полисский процитировал архитектуру центра искусств Помпиду в парижском районе Бобур с выставленными напоказ вентиляционными трубами. «Бобур» полностью сплели из лозы четыре года назад и понемногу его подплетают, отчего он по-прежнему пахнет свежим деревом. Внутри аккуратно разложены охапки метровых, по косой срезанных, веток. Шагаешь к нему по полю, заросшем клевером, пижмой, тысячелистником, иван-чаем, мотаешь головой и не веришь, что постройка реальна. А после поднимаешься по винтовой лестнице чудовищу на макушку и ощущаешь себя счастливым пятиклассником из повестей Крапивина, улизнувшим на полчаса в другое измерение.

«Вселенский разум» — постройка из научной серии Полисского, два полушария механического мозга, стоящего в окружении деревянных ленивецких ракет. Днём по извилинам ползают дети, а рано утром меж башен туристы занимаются йогой, словно совершая странный обряд.

«Ротонда» Александра Бродского больше других похожа на застрявший в угорской деревне космический корабль. Нижний ярус целиком состоит из деревянных дверей, что раньше стояли в разрушенных и заброшенных домах. Ночью можно немного сойти с ума, пытаясь отпереть каждую из них. А можно подняться на крышу, растянуться на влажных от росы досках и разглядывать августовское небо, пока не рассветёт.

Неподалёку от «Бобура» Николай Полисский построил триумфальную арку из белоснежных досок и проводов. Арка есть, а улицы нет, и города тоже.

Ещё одну арку из шестиметровых досок сложили архитекторы бюро Бернаскони, авторы любимого Ельцин Центра. Выглядит как тёмный мистический портал между полем и лесом — им и является.

В «Обитаемое вещество» можно залезть и переждать дождь. Лёгкое, светлое, полимерно-металлическое, оно прячется в сырой чаще. После ливня на этом участке было особенно скользко: я сохранила равновесие (своё и велосипеда), но лишилась пары сандалий.

Металлическая жар-птица, она же самовар, стоит на берегу пруда, где в грозу выглядит особенно грозно, а на фоне пьяно гутарящих рыбаков — комично и гротескно. Здесь, у пруда, сердце лагеря: пекут хлеб, готовят сырники из деревенского творога и странную сангрию из смеси портвейна, игристого и травяного ликёра.

Заметно, как Никола-Ленивец влияет на жизнь окрестных деревень. В такой глубинке жить бы хтони и унынию, но нет — вдоль дорог встречают бодро обшитые сайдингом домишки с цветочными клумбами, прибранные поля и выпившие, но гордые соседством местные.

В Москву возвращалась на такси и экспрессе: полтора часа до Калуги и еще два сорок до столицы. Много лучше, чем в горячем автобусе. В следующий раз так и поеду — а поеду точно.

У папы был синий велосипед: с высокой рамой, кожаным седлом, потрескавшимся молочным пластиком ручек и сиденьем для пятилетней меня на той самой раме. Сиденье было круглым и изредка проворачивалось вокруг своей оси при неловком ударе ногой. Кататься на нём было настоящим приключением — особенно в те вечера, когда мы ездили на пустырь к аэропорту, а потом во все педали удирали от стаи обезумевших диких собак.

Кажется, тем летом Кольцово впервые решили огородить забором из бетонных плит, а прежде наблюдать за самолетами можно было беспрепятственно, под хруст стручков кормового гороха с поля, который мы набирали мешками.

Вечность спустя я снимаю на плёнку второй в своей жизни споттинг по ту сторону забора. Утренний разлёт начинается в половине шестого утра: над зарослями пижмы, чертополоха и тысячелистника взлетают «Боинги», «Аэробусы» и «Яки». В прошлом июне я встречала и провожала самолёты четыре часа напролёт, а сегодня пришлось покинуть перрон спустя час, чтобы вскоре взмыть над ним рейсом «Екатеринбург — Москва» и попасть в объективы оставшихся споттеров в оранжевых сигнальных жилетках.

Покажу свой утренний час в Кольцово с двумя катушками плёнки.

 

 

Мне семь, октябрь, второй класс. Бабушка едет в Сочи на бухгалтерский семинар, и я еду тоже. Чёрное море, кислотный купальник с русалкой, пахнет камфарой, ем инжир. Бабушка скупает на рынке лавровый лист, после идем прокалывать уши. Пневматический пистолет, гвоздики с красным камнем, хирургическая сталь. Прокол не мочить, не купаться. Вместо моря — дендрарий, кипарисы и спящий удав. Над головой проплывают кабинки подъёмника, хочу к ним, бабушка трусит. Закрываются двери, открывается гештальт.

Люблю канатные дороги, ищу их везде. Поднимаюсь на «Татрапомах», «Доппельмайерах» и «Блейхертах», лечу на Ай-Петри и Монсеррат, и в четвертый раз возвращаюсь в Сочи, чтобы спуститься к морю на старой ведомственной канатке на два вагончика. Сделала это в недавние выходные, отсняла пару плёнок и сейчас покажу.

В старом Сочи три подвесных дороги, а работают две. Километровую дорогу в Дендрарии строили с 1972 по 1977 — за три с половиной минуты она поднимает из нижнего парка на холм, где стоит бруталистская бетонная станция. Советские овальные гондолы здесь заменили на прямоугольные, да еще зачем-то оклеили плёнкой в курсив и цветочек. Смотрится так себе. Я писала о ней прошлой осенью, тогда же не сумела попасть на вторую канатку — в пансионате «Нева Интернейшнл». Она возит курортников на пляж, и в сентябре ее закрывают до самого лета.

Пансионат «Нева» стоит в центральном Сочи в километре от резиденции президента и Бочарова ручья. «Неву» сдали в сентябре 1978 года, и двадцатичетырехэтажная коробка долго была самым высотным зданием города. Местные жители говорят, что канатную дорогу построили только спустя 10 лет — в 1985 году. Похожая дорога работала в санатории «Заря», а теперь стоит покинутой. На месте «Зари» строят жилой комплекс и обещают восстановить канатку, но время идет, а оползни опасно подмывают опоры дороги.

Все три станции построили грузинские архитекторы Гера Хечинашвили, Гия Надирадзе и Реваз Беридзе. Башню в Дендрарии часто включают в подборки образцов мирового брутализма; здания в санаториях выглядят проще и сильней пострадали от времени. «Нева» вообще навевает уныние: выгоревший на солнце теннисный корт, заросший парк, бетон ограждений крошится в руках. В цветущей зеленой воде пруда уныло плавает пара черных лебедей.

Пансионат принадлежит петербургскому заводу «Ломо». Представляю, что живет он как типичный санаторий из сочинской поездки моего детства: школьного вида спортзал, застревающий лифт, красные скатерти в обеденном зале с облупившимся паркетом, скучающие от зноя курортники с санаторными книжками. Интересно, сколько снимков на «Ломо» здесь сделали сотрудники предприятия? Где эти тысячи пленочных кадров?

Попасть на канатную дорогу обычному туристу нельзя — просто не продают билетов. Чтобы спуститься и чтобы подняться, нужны санаторная книжка и пропуск на пляж санатория «Заполярье», где находится нижняя станция. За день две кабинки под номерами 1 и 2 делают максимум 80 рейсов на двоих. Путь от «Невы» к морю — чуть больше километра, но дорога внизу петляет и долго водит курортников с надувными кругами вокруг заросших кустарником недостроев, оврагов и частных домов.

Гондольные подъемники лучше всего подходят для транспортировки сыпучих материалов и хрупких людей там, где гористо и овражисто. Канатные дороги в Сочи проектировали специалисты из грузинской Чиатуры, города канатных дорог. Шахтеры в Чиатуре добывают марганец и переправляют его над ручьями и реками на шести маятниковых путях. Дорога в «Неве» тоже маятниковая: две кабины движутся навстречу друг другу по несущим канатам, а движение обеспечивает натянутый тяговый канат, который со скрипом наматывается на шкив. Метр такого каната весит больше 12 килограммов.

Овальные гондолы-трамвайчики в семидесятых делали на Тбилисском авиационном заводе, который собирает Су-25. В кабину стоя помещаются 20 человек. Вообще-то она рассчитана на 25, но с возрастом принято снижать нагрузку. Такие же гондолы стояли на Мтацминдской канатной дороге в Тбилиси, где в 1990 году произошла крупная катастрофа. За два года до нее инженеры канатки заменили двадцатиметровые вышки на двадцатипятиметровые, а небольшие тбилисские кабинки на сорокаместные итальянские. Из-за нового перепада высот тормозная система работала неправильно, и ее просто отключили. В итоге 1 июня одна из переполненных кабинок сорвалась и врезалась в станцию, попутно протаранив и разорвав пополам движущуюся навстречу гондолу. Погибли 19 человек, больше сорока получили тяжелые травмы.

Недавно я прочла, что спустя 27 лет канатную дорогу собрались восстанавливать. Оборудование для канатки установит компания «Доппельмайер», и скоро «Мтацминда — проспект Руставели» заработает снова. Когда-нибудь я доберусь и до нее.

Амстердам встретил небольшим происшествием. На паспортном контроле я запнулась о виноватую улыбку таможенника в бронежилете и следующие два часа провела в крохотной комнатушке, объясняя, почему прилетела в Нидерланды со свежей французской визой, ещё не побывав во Франции. Пришлось показывать банковские карты и смс от банков, пересчитывать наличные и звонить в отель, писать объяснительную и делать жалобные глаза. Рядом вердикта о депортации ждали пара турков и грустный иранец. Надеюсь, у них всё хорошо.

Люблю спонтанные путешествия и оттого редко планирую дела в незнакомом городе. Путеводители по музеям и замкам превращают сознание в исписанный лист, а я выбираю ментальное первопроходчество, когда с каждым шагом рисуешь собственную карту местности. Единственное, что стоит бронировать в Амстердаме заранее — это дома-лодки, ботели, пришвартованные в центральных каналах. Таких в городе чуть больше шестидесяти. За три дня до поездки на Airbnb оставался единственный вариант стоимостью 40 тысяч рублей за ночь.

Вместо лодки я сняла отель в Осте, прицентральном районе. В самом сердце Амстердама находятся районы Центр и Йордан, еврейский квартал, старый город с кварталом красных фонарей. До Оста из центра можно добраться на метро или электричке, на убере или велорикше, я воспользовалась всеми вариантами. Вообще в Осте находится Amstel station — железнодорожный узел, откуда удобно ездить в центр на метро или в соседние городки на поезде. Дизайнерский отель, усыпанный альбомами по искусству и путеводителями по истории пин-апа от издательства Taschen, с красивыми завтраками и Шабли в мини-баре стоил столько же, сколько крошечные холодные номера в исторических зданиях центра.

В мае в Амстердаме отцветают каштаны и липы. Крылатые семечки с едва различимым цокотом падают на брусчатку; подхватывая их и швыряя оземь, ветер притворяется дождем. Первый вечер я настороженно озиралась в поисках капель, а после привыкла. Пахло морем и лодочным дизелем из центральных каналов, днём уверенно припекало, и бёдра местных девушек из молочно-белых быстро стали персиковыми.

Говорят, в Амстердаме живут люди двухсот национальностей. Толерантность и мультикультурность превратили его в место, где не стыдно быть гедонистом, и каждый день хотеть чего-нибудь нового. Секс-шопы похожи одновременно на музеи современного искусства и магазины Apple, в одном квартале работают индийский, индонезийский, аргентинский рестораны, чурросерии и севичерии, горстка кофешопов и салон китайского массажа. Проникаюсь привязанностью к городам, в которых могу заглянуть на массаж ступней после длинной прогулки и пары бокалов игристого.

Нам повезло оказаться в Амстердаме в день игры «Манчестер Юнайтед» против «Аякса». Грузовики развозили на открытых платформах общественные туалеты и уличные писсуары серого пластика, похожие на питьевые бюветы, немыслимое количество туалетов и писсуаров. Город наводнили люди в красных футболках, дым от файеров и фанатские гимны. Владелец малазийского ресторана Wau, где я съела лучший после Бали наси-горенг, встревоженно выглянул на улицу с наступлением вечера и закрыл ресторан на замок. Хозяин тайского заведения по соседству поступил так же спустя минуту.

В остальные дни у меня вообще не оставалось причин, чтобы отказывать себе в паре завтраков, паре обедов и паре ужинов. Запомнился Koh-i-Noor, набитый индусами, с вкуснейшим манговым чатни и чипсами пападам, огромными порциями рыбного карри. Немного сложным оказался квест с поиском харинга, голландских будербродов с селедкой, луком и маринованными огурцами. Фургоны с рыбинами стоят на центральных площадях и каналах, но работают с ленцой — едва ли до шести вечера. Поймала селедку за хвост я в последний день: вкусную, но абсолютно привычную.

Съездила в Foodhallen, адрес которого записан в блокноты всех фуди мира. Это культурный центр и крытый фудкорт, где готовят димсамы и тако, канарскую кухню, умопомрачительное мороженое со свежими ягодами и взрывающейся карамелью, где не кончаются вегетарианские лавочки и винные бары. Приехала туда, захватив только чёрно-белую плёнку, о чем до сих пор немного жалею.

Стояла такая безбашенная майская жара, что я решила отыскать какую-нибудь открытую крышу на берегу канала или залива. Так наткнулась на REM Eiland — пиратскую телерадиостанцию, в которой теперь работает ресторан.

REM Eiland

В начале шестидесятых голландские судостроители Питер Херема и Корнелис Верольм решили создать первое в стране коммерческое телевидение. Они построили искусственный остров в Северном море, а для финансирования проекта выпустили акции. В 1964 году телеканал Nordzee начал показывать «Зорро», фильмы о Рин Тин Тине, и быстро стал ужасно популярным: отцы семейств строили кустарные антенны, чтобы поймать сигнал с моря. Голландские власти были ужасно недовольны, и спустя всего полгода приняли закон, который признал морское дно под островом государственной территорией. На острове высадились морская пехота и полицейские, вещание прекратили.

После плавучую станцию отбускировали к берегу и превратили в ресторан. С берега конструкция кажется коренастой, но на деле — высотой с десятиэтажный дом. На бывшей вертолетной площадке на крыше работает летняя веранда, а внутри проводят TV Dinners: подают курсами морепродукты и рыбу. Столик на ужин лучше бронировать через сайт.

Первым, что поразило в Амстердаме, было количество живности. На подоконнике отеля в Осте мирно спала жирная утка, которую не смущали ни прохожие, ни скачущие вокруг кошки. В Vondelpark мне под ноги спикировала огромная цапля и принялась расхаживать по соседству. Странное и чудесное место этот Амстердам. Сам парк Вондела в жаркий день был набит отдыхающими на траве людьми, джелатериями на колесах, уличными музыкантами и детьми — ничем другим не запомнился.

Вторым впечатлением ожидаемо стала велоинфраструктура. Затея дойти пешком из Оста до старого города провалилась просто потому, что и без того узкий тротуар взял и закончился: остались велодорожка с интенсивным движением и гудящее шоссе. Говорят, что в Амстердаме около 600 тысяч велосипедов — почти столько же, сколько жителей. О них не особенно заботятся, кидают как попало. Если велосипед украли — можно поискать его на велобарахолке под мостом и выкупить обратно. При мне мужчина в твидовом пиджаке припарковал возле отеля своего коня с кожаным седлом от «Брукс», похлопал по карманам в поисках замка и, насвистывая, привязал велосипед к парковке парой эппловских наушников.

Чтобы очистить колёса от дорожной пыли, на лестницах в холмистых спальных районах устанавливают щётки. Поднять велосипед наверх можно по гладкому металлическому желобу, а спустить — по такому же, только с щетиной внутри.

В любой тёплый вечер или свободный день голландцы набирают хот-догов, чипсов и пива, усаживаются в свои катера и плавают по каналам с музыкой. На лодках устраивают девичники, дни рождения, костюмированные вечеринки, жарят с детьми зефир и сосиски, паркуются у супермаркетов и бегают за добавкой. Как-то вечером я разговорилась с парой седых капитанов, свесив ноги с бордюра, и следующие два часа мы бороздили каналы под разговоры и каберне. Капитаны оказались пилотами KLM из Франции. В Амстердаме они держат лодку: за год её пребывания на воде платят 1000 евро, паркуют, где хочется, приезжают на выходные с семьёй. Говорят, никаких особенных правил движения на каналах нет — главное, пропускать большие прогулочные судна на перекрестках.

Станции прогулочных ботов расбросаны по всему центру. Есть часовые и двухчасовые круизы, можно поужинать на вечернем трехчасовом. Романтики в этих прогулках мало: сквозь стеклянную крышу припекает солнце, на задней палубе, где в открытом море ловишь ветер и солёные брызги, клубится дизельное облако. Движение в каналах такое интенсивное, что напоминает автомобильную пробку в час пик. Большие неповоротливые боты на перекрестках выполняют полицейские развороты на месте и скребут бортами о каменную кладку мостов.

Знаменитые кофешопы напоминают обыкновенные сетевые кофейни — там правда варят кофе. За три дня я выпила капучино в The Bulldog, Abraxas, The Rookies и горстке других. По вечерам туда по дороге из офиса заглядывают пятидесятилетние отцы семейств, смотрят в карту из 20 разновидностей индики и сативы, кладут пакет в потертый рюкзак и идут за продуктами в супермаркет. Пожилые пары с длинными седыми волосами паркуют велосипеды у входа, забивают купленное в конусообразные джоинты из папиросной бумаги, усаживаются за столик на берегу канала и молча курят, взявшись за руки и глядя на небо. Ни страха, ни ненависти, ни драмы недозволенности.

Zandvoort aan Zee

При любой возможности я отправляюсь к морю. В двадцати минутах от Амстердама, если ехать на электричке, есть город Зандворт. В пятницу и плюс тридцать четыре вагоны набиты людьми в шортах и платьях, с пляжными зонтиками, складными стульями и надувными кругами. Каждые полчаса порция отдыхающих шагает маршем от вокзала до пляжа и растекается по длинному, сколько хватает глаза, песчаному побережью.

Зандворт напомнил мне Адлер в его новой и лучшей олимпийской части — лишь тротуары вымощены не бехатоном, а узеньким голландским кирпичом. Бесконечная велодорожка вдоль моря, островки с уличной едой, сушеной рыбой и чипсами, парковки для велосипедов, похожие на гаражи-ракушки пляжные беседки. Если укатить подальше от вокзала, берег становится диким, а вдоль моря тянутся частные пляжные домики, хрупкие и белоснежные, как стенки морской раковины. Домики стоят в четыре ряда, а в импровизированных дворах владельцы что-то жарят на гриле и качаются в гамаках. Дети строят замки из песка, рыбаки на лодках уходят за горизонт, я следую за ними и пробую на вкус ледяное Северное море, а после допиваю Шабли.

Цветную половину снимков из Голландии я сделала на просроченную Kodak Gold 2004. В следующий раз возьму больше катушек и оформлю правильную визу — пока я писала этот пост, ещё одна пара друзей провела три душных часа в пограничной полиции. Наверное, специально для таких как мы у выхода из аэропорта припаркованы прохладные белоснежные «Теслы», в которые падаешь с выдохом облегчения и легко оставляешь водителям полсотни евро.

* * *

Органические, веганские, биодинамические, аутентичные и прочие нетрадиционные вина можно купить в любом супермаркете абсолютно случайно. Узнать их можно по зелёным шильдикам на этикетке: обычно это лист или ветвь, символ Деметры или надпись bio. Я прочла стопку винных изданий, полистала Simple Wine и Wine Folly, сходила на несколько дегустаций и сейчас расскажу, чем различаются эти вина.

🍇🍇🍇

Традиционные виноделы рыхлят сухие земли виноградников тракторами, обрабатывают лозы медным купоросом, чтобы защитить виноград от тли и грибка, мягко, чтобы не повредить горькие косточки, отжимают ягоды и добавляют специально выведенные культурные дрожжи, которые гарантированно помогают довести брожение до конца и превратить лёгкую брагу в вино нормальной крепости. Вино обычно бродит в стальных чанах, которые лучше всего защищают от ненужного контакта с кислородом. Чтобы избавиться от осадка, вино оклеивают желатином или рыбьим клеем — они притягивают к себе всё ненужное, например, остатки кожицы. Чтобы продлить напитку жизнь, производители добавляют в него натуральный консервант — диоксид серы.

О том, как делают вино, я подробно рассказала тут.

Как и прочие гастрономические меньшинства, органические, биодинамические и веганские производители выступают против чего-нибудь. Органики и биодинамисты в разной степени отрицают использование на виноградниках техники, пестицидов и серы. Биодинамисты не применяют искусственно выведенные дрожжи. Создатели веганского вина добавляют вместо желатина и рыбьего клея нейтральный бентонит. И если на бентонит традиционным производителям наплевать, то разговоры об использовании серы и диких дрожжей с кожицы винограда могут привести к большой аргументированной ссоре.

 

 

🔥 Сера

🥛 Дрожжи

Надпись «содержит серу» появилась на этикетках вина из США в 1986 году. Сенатор Стром Термонд, известный трезвенник, хотел таким образом снизить популярность вина среди молодёжи. Виноделы Европы были вынуждены подхватить этот тренд, так как в первую очередь ориентировались на американский рынок. Вино при этом содержит меньше серы, чем газированные напитки, охлаждённое мясо, готовые супы, картофель фри и сухофрукты. А аллергией на серу страдает всего 0,2 % мирового населения, большая часть которого вообще не пьёт вина.

Когда виноградный сок бродит, дрожжи и ферменты превращают глюкозу в этиловый спирт. Однако дикие дрожжи погибают, когда уровень алкоголя достигает 13 градусов, и брожение прекращается. Виноделы теряли целые партии недобродившего вина, пока исследователи дрожжей в университете Стелленбос в ЮАР и Калифорнийском университете в Дэвисе не вывели несколько штаммов, устойчивых к жизни в среде с повышенным содержанием спирта. Ещё они научились культивировать чистые дрожжи под определённые сорта винограда, чтобы избежать сюрпризов. Теперь самые модные вина производят на культурных дрожжах. Красные вина крепостью 14 градусов и выше получают лучшие баллы в рейтингах, так как алкоголь делает напиток более сложным, насыщенным и ярким.

🍇🍇🍇

Органические вина

Органические вина ещё называют биологическими или экологическими. Это самая контролируемая и регламентируемая группа нетрадиционных вин, которую всерьёз воспринимают на рынке. Оттого она ещё и самая коммерческая — зелёный лист можно встретить на этикетках крупнейших производителей вроде чилийского Concha y Toro.

По европейским правилам, на органических виноградниках можно использовать сельскохозяйственную технику. Можно применять химию — серу и медный купорос, но есть лимиты. Можно даже добавлять в вино диоксид серы, правда, на 30 % меньше, чем традиционным производителям.

В Европе виноградник признают органическим через 3 года после частичного или полного отказа от химикатов. Если органический виноградник соседствует с традиционным, для производства вина нельзя использовать виноград с пограничной полосы шириной в 5 метров. В США сертификат органик выдают через 2 года выполнения требований.

В Европе производители, пожелавшие заботиться об окружающей среде, получают от государства субсидии. В США виноделы платят государству — считается, что быть органическим производителем выгодно. Поэтому в Америке сертификат органик имеет даже Pepsi.

Органические вина сертифицируют несколько компаний: USDA, ORWINW, FNIVAB, Nature & Progres. Сертификация обязательная, но требования у всех отличаются. Больше всего сертифицированных производителей органического вина находится во французском Лангедоке.

 

Натуральные вина

Натуральные вина на этикетках маркируют словами natural или raw — real authentic wines. Традиционные виноделы ворчливо называют натуралистов бедными, прижимистыми и голословными. Наверное, они правы: чтобы получить сертификат органического или биодинамического производителя, нужно потратить немало времени и денег. А чтобы стать вершителем аутентичного вина — не использовать пестициды и серу, и подтвердить анализами, что вино сделало себя само. Результат при этом может не радовать, но никакой ответственности за проделки вина его создатели не несут.

Термин «натуральные вина» придумали семь лет назад мастер вина Изабель Лежрон и британский импортёр Даглас Регг. В 2011 супруги организовали в Лондоне первую выставку натуральных вин London Natural Wine Fair. После они развелись и спустя год устроили две выставки — каждый свою. Проходили выставки в один одень, но слово «натуральный» в их названиях Изабель и Даглас договорились не использовать.

Аутентичные вина сертифицируют несколько европейских компаний: например, La Renaissance des Appellations во Франции и Vin Natur в Италии. Требования к производителям очень размытые: к кому примкнул, того и слушаешь.

 

Биодинамические вина

Биодинамические вина делают отчасти по правилам органического виноделия, отчасти по лунному календарю. Виноделы не используют продукты ГМО, никакой другой химии, кроме серы, применяют натуральные препараты на основе навоза и дикие дрожжи, собирают в бутылки лунный свет, не выдерживают вино в стали и включают ему классику или The Beatles. Биодинамисты выглядят этакими хиппи от виноделия, однако сельскохозяйственному учению Рудольфа Штайнера, Марии Тун и Николя Жоли уже почти 100 лет.

Концепция биодинамики заключается в том, что все во Вселенной взаимосвязано и резонирует. Получается, что виноградарю следует сбалансировать этот резонанс между лозой, человеком, землей и небесными телами. Мария Тун, одна из лидеров антихимического сельскохозяйственного движения 1920-х годов, разделила дни в календаре на четыре категории: дни корней, фруктов, цветов и листьев. Каждый день совпадает с одним из четырёх классических элементов: земли, огня, воздуха и воды.

Биодинамисты считают, что в дни фруктов лучше собирать виноград, в дни корней — обрезать лозы, в дни листьев — поливать растения, в дни цветов — оставить виноградник в покое. А если нарушить правила и собрать урожай в дни листьев, ягоды будут гнилыми и заплесневелыми.

Вместо химикатов биодинамисты производят специальное компостное удобрение на основе навоза — препарат-500. Коровий рог набивают навозом, цветами ромашки и тысячелистника, листьями крапивы и так далее. После его закапывают в землю, а спустя некоторое время получившийся «чай» используют для удобрения виноградников. Единственный химикат, который используют производители — это сера. По правилам, в вино можно добавлять не более 50 % традиционной дозы консерванта.

Хорошие биодинамические вина не отличаются на вкус от традиционных, хотя есть несколько производителей, которые специализируются на разных вторичных вкусах: нотах скотного двора и куриного помёта, аромате дрожжей. В мире насчитывается немногим более 620 биодинамических производителей вина, и среди них есть знаменитые виноделы: например, Мишель Шапутье из долины Роны или шампанский дом Louis Roederer Champagne.

Биодинамистов сертифицируют две компании: Demeter International и Biodyvin. Правила у них строгие, а сертификация дорогая, поэтому многие биодинамисты не получают официального статуса и собирают космическую энергию молча.

У меня есть медленное хобби: я коллекционирую советские спичечные этикетки. Нахожу их на форумах и в лавках старьёвщиков, сканирую и публикую в спичечном инстаграме, собираю в толстую книгу-кляссер, что купила в нумизматическом магазине. В моих папках больше трёх тысяч этикеток с самолётами, поездами и автомобилями, архитектурой, театральными афишами и социальной рекламой.

Однако филуменист я не настоящий. Коллекционеров интересуют этикетки из специальных наборов, которые никогда не были наклеены на коробок. Ещё они охотятся за тематическими сериями — чтобы обязательно целиком. Мои этикетки нередко надорваны и истёрты, а в сериях я выбираю самые интересные иллюстрации. Часть коллекции досталась мне от папы. В детстве он надёжно вклеивал их в нотную тетрадь, которую я до сих пор разбираю с канцелярским ножом и отпаривателем, и порой проигрываю в схватке с клеем.

Пока возишься с пожелтевшими клочками бумаги, понимаешь, что время условно. Этикетки из шестидесятых рекламируют авиарейсы аэрофлота из Свердловска в Адлер, домашние пылесосы, страховки, призывают защищать окружающую среду. Мы летаем на тех же самолётах и бронируем номера в тех же гостиницах. Изменилось всё и ничего не изменилось.

В советское время спички производили крупные фабрики в Уфе и Калуге, Прибалтике, свердловском Туринске и Череповце, всего шестнадцать. Некоторые работают до сих пор. В девяностые Череповецкая спичечная фабрика зарегистрировала название своего акционерного общества — ФЭСКО. Оно нравится мне эпичной расшифровкой: «Фосфор, эмульсия, сера, картон, осина».

Свердловск — Екатеринбург

 

Несколько серий в моей коллекции посвящены Свердловску. В них городская ратуша и «Рубин», гостиница «Исеть» и Главпочтамт, УрГУ и УГТУ-УПИ, Дом Севастьянова и Оперный театр. Покажу некоторые.

1. Гостиница «Исеть»

2. Главпочтамт

3. Дом Севастьянова

4. Театр Оперы и балета

5. «Рубин»

6. Городская ратуша

7. Уральский государственный университет 

8. Уральский политехнический институт

10. Библиотека Белинского

11. Окружной Дом офицеров

12. Усадьба Расторгуевых-Харитоновых

13. Уралмашзавод

Вот очередной конспект из школы сомелье. В предыдущих я рассказывала, как делают вино, что такое настоящее шампанское и как устроено виноделие в России. Здесь же разберу по косточкам херес. Я ужасно люблю сладкий, из винограда сорта педро хименес. Пью его в холодное время года с медовыми марокканскими финиками и горьким шоколадом с чили.

— Херес — это испанское крепленое вино из белого винограда.

— Вино крепят ректифицированным виноградным спиртом. Ректифицированный, то есть очищенный спирт не влияет на вкус вина, зато влияет на его структуру.

— Добавление алкоголя в базовое вино называется фортификацией. Спирт можно добавлять в любой момент: до, во время и после ферментации, но напитки получаются разными.

— Если добавить спирт до брожения, получится сладкий мистель.

— Если добавить спирт во время брожения, получится портвейн.

— Если добавить спирт после брожения, получится херес.

— Херес делают в испанской Андалузии. По закону, после брожения его нужно выдерживать минимум три года в одном из городов хересного треугольника: Херес-де-ла-Фронтера, Санлукар-де-Баррамеда или Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария.

— Всё, что делают за пределами хересного треугольника, хересом не является. В Советском Союзе в 1930-1970 годах разработали технологию хересования вина и применяют ее до сих пор, например, на «Массандре». Тем не менее, называть это вино хересом неправильно.

— Хересный виноград растет на белоснежном известняке под названием альбариса. Лучшая альбариса содержит песок и глину и хорошо удерживает влагу. Чтобы задержать ещё немного воды, виноградники испещряют специальными канавками под названием асерпиадо.

— Херес бывает сухим и сладким. Крепость сухого — 11-12 градусов, сладкого — от 16 до 22 градусов.

— Херес и другие крепленые вина получают свой характер от выдержки. Выдерживают херес по-разному.

— Существует биологическая выдержка, когда дрожжи формируют на вине верхний слой под названием флор — velo de flor. Флор потребляет глицерин и алкоголь, и крепость вина снижается. Ещё он помогает напитку не темнеть.

— Есть оксидативная выдержка, когда вину не грозит превращение в уксус из-за высокого содержания алкоголя. От контакта с кислородом вина становятся коричневыми и теряют первоначальные фруктовые характеристики.

— Иногда херес выдерживают комбинированным способом: сначала биологическим, потом оксидативным.

Виноград

Паломино — главный хересный сорт винограда, он занимает 95% всех виноградников в Хересе. Из паломино получается идеальный сухой херес, а вот столовое вино из него делать нельзя. У этого сорта низкая кислотность и нейтральный вкус.

Паломино получил своё название во времена Реконкисты, когда европейская армия воевала против мавританских захватчиков, чтобы вернуть Андалусию. Имя винограду дал военный офицер Фернан Ибанез Паломино. В других частях Испании паломино называют иначе: паломино фино, паломино басто, манзанилла де санлукар, листан бланко, листан де херес и франсдюриф.

Педро Хименес — редкий сорт с натуральной сладостью, из него делают сладкий херес. Родиной педро хименеса считают Канарские острова, но теперь он растет в основном в регионе Монтилья-Морес. Из этого винограда делают одноимённый сорт хереса, а его название на бутылках часто сокращают до «P.X.».

Педро хименес собирают поздно, а после завяливают на специальных матах под открытым небом — от 7 до 15 дней.

В Чили из педро хименеса делают виноградную водку — писко.

Москатель — третий хересный сорт, тоже сладкий. Из москателя делают одноимённое вино хересной линейки, правда, немного в стороне от главных хересных мест: в Чипионе и Чиклана-де-ла-Фронтере. Москатель — разновидность муската, и правильней называть этот сорт «мускат александрийский».

Выдержка

Херес выдерживают в 600-литровых дубовых бочках: заливают в каждую по 500 литров базового вина и оставляют в прохладных помещениях с земляным полом. В хересных залах высокие потолки и окна, а порой установлены кондиционеры.

Сухие хересы выдерживают под флором, биологическим способом, сладкие — в контакте с воздухом, оксидативным. Сочетание выдержек в разных комбинациях приводит к разным по сладости и крепости результатам. Вне зависимости от способа выдержки, она бывает статической или динамической.

Иногда херес остаётся в своей бочке и такую выдержку называют статической. Но самая растиражированная хересная фишка — динамическая выдержка в системе «Криадеры и солеры» (criaderas y soleras).

Солеры — это старые бочки, из которых разливают готовый херес. Криадеры — хересные ясли, между которыми переливают херес в процессе выдержки. Устроена солерная система так: несколько раз в год из старой бочки забирают на бутилирование часть вина, не более трети. После этого солеру пополняют вином из первой криадеры. В первую криадеру доливают херес из второй, во вторую — из третьей. И так до последней ясельной бочки, которую пополняют молодым вином из отдельной ёмкости.

Система «Криадеры и солеры» появилась из технологической нужды. Хересные дрожжи, образующие флор, нуждаются в периодическом обновлении питательной среды. Эту проблему решает приток молодого вина.

Виноделам солерная система позволяет поддерживать однородное качество готового хереса. Дословно её название можно перевести как «Питомники и основание».

Виды хересов

Существует десяток основных типов хересов, сухих, сладких и купажированных. В родной Испании нечасто встретишь сладкие — их лучше пьют в более прохладных странах, в России.

Сухие хересы, vinos generosos делают из перебродившего сухого вина, которое совсем недолго выдерживается под слоем флора. Это хересы «Фино», «Мансанилья», «Амонтильядо», «Пало Кортадо» и «Олоросо».

Натуральные сладкие хересы, vinos dulces naturales производят из завяленного винограда. Сусло из него получается ужасно сладким, флор на нём не образуется, да и другие дрожжи живут с трудом. Это хересы «Педро Хименес» и «Москатель».

Купажированные хересы, vinos generosos de licor получают, смешивая сухие и сладкие между собой. Это хересы «Драй», «Пэйл Крим», «Медиум» и «Крим».

«Фино» (Fino) делают из винограда паломино. Выдерживают под флором минимум два года, добавляют алкоголь — получается сухой напиток бледно-соломенного цвета, светлый, яркий и прозрачный.

Херес «Фино» пахнет миндалём, дрожжевым тестом и луговыми травами. Лучше всего пить этот херес с хамоном, миндалём и оливками, рыбой, морепродуктами и гаспачо. Со сладостями — не стоит. Традиционная температура подачи «Фино» — 6-8 градусов.

«Мансанилья (Manzanilla)» — тот же херес, что и «Фино», лишь выдерживают его не в Хересе, а городе Санлукар-де-Баррамеда. Климат там более влажный и мягкий: флору нравится, и он развивает бурную жизнедеятельность. Потому в Санлукар-де-Баррамеде чаще обновляют вино в криадерах.

Ещё «Мансанилья» чуть деликатней, чем «Фино». Его подают к супам и салатам, рыбе, оливкам и копчёностям.

«Амонтильядо» (Amontillado) проживает две выдержки: длительную биологическую и после оксидативную. Этот сухой херес крепят дважды, получается янтарно-топазового цвета вино крепостью до 22 градусов.

Пахнет «Амонтильядо» поджаренным миндалём, лесными орехами, травами и табаком, а во вкусе нередко есть ноты йода. Пьют этот херес с мясными иберийскими деликатесами, хамоном, грибами и спаржей, овощными крем-супами, крольчатиной и солёной рыбой. Традиционная температура подачи — 12-14 градусов.

Русский херес «Массандра» по типу выдержки близок к «Амонтильядо».

«Пало Кортадо» (Palo Cortado) — сухой херес с двумя выдержками, короткой биологической и оксидативной. В отличие от «Амонтильядо», под флором его выдерживают не два года, а меньше одного. Цвет «Пало Кортадо» колеблется от каштанового до цвета красного дерева, крепость — от 17 до 22 градусов. Этот херес сочетается с маринованной и копчёной рыбой, выдержанными и не очень сырами, жареным и рубленым мясом.

«Драй» (Dry) изготавливают, подслащивая «Фино». Получается едва сладкое вино бледно-жёлтого или золотистого цвета. В литре хереса «Драй» содержится до 45 граммов сахара.

«Пэйл Крим» (Pale Cream) делают так же, подслащивая «Фино» или «Мансанилью». Выходит бледно-жёлтый херес, где сахара больше, чем у предшественника: от 45 до 150 граммов.

Иногда кремовый херес называют Amoroso — напитком любви.

«Олоросо» (Oloroso) — сухой херес оксидативной выдержки из винограда паломино. Большую часть «Олоросо» выдерживают в солерной системе около двух лет, но случается и статическая выдержка. По мере выдержки херес становится крепче и насыщенней.

Цвет «Олоросо» может быть разным: от янтарного до цвета красного дерева. Во вкусе и аромате можно различить печёные, бальзамические и древесные ноты, лесной орех, табак, опавшую листву, пряности, трюфели и кожу. Пьют это херес при температуре 12-14 градусов с мясными рагу, блюдами из дичи, сырами и неострыми блюдами.

«Педро Хименес» (Pedro Ximenez, P.X.) получают из заизюмленного винограда педро хименес. Бродит он медленно и плохо, потому весь алкоголь в «Педро Хименесе» — тот, что добавили при креплении.

Это густое и сладкое вино цвета чёрного дерева и содержанием сахара более 200 граммов на литр. «Педро Хименес» бархатистый и плотный, со вкусом изюма, инжира и фиников, кофе, шоколада, засахаренных фруктов и солодки. Подают херес при температуре 12-14 градусов к мороженому, чизкейкам, шоколаду и другим десертам. Ещё он хорош с мексиканскими блюдами и сырами с голубой плесенью.

«Москатель» (Moscatel) — натуральный сладкий херес из муската александрийского, заизюмленного на открытом воздухе. Он проходит оксидативную выдержку и по технологии производства практически идентичен «Педро Хименесу». В отличие от прочих хересов, выдерживается не только в пределах хересного треугольника, но также в Чипионе и Чиклана-де-ла-Фронтере, где хорошо растёт мускат.

«Москатель» густой и сладкий, чуть более светлый, чем «Педро Хименес» — его цвет начинается от каштанового. Неожиданно в аромате этого хереса встречаются свежие ноты: жасмин, жимолость, флёр-д-оранж, лимон и грейпфрут. На вкус он сдержанно-сладкий, с мускатными и цветочными тонами. «Москатель» сочетается с пирогами и профитролями, тирамису и обыкновенным свежим виноградом.

Пьют херес из небольших хересных рюмок или специальных бокалов-снифтеров в форме тюльпана.